Миша возвращался из месячного отпуска, предоставляемый солдатам - срочникам, в армию.

Отпуск пролетел в каком-то пьяном, развесёлым угаре и непрерывном блуде, словно истосковавшееся по женской ласке и алкоголю тело, набирало приятного впрок, как пересохшая земля до чавкающего хлюпа влагу, для прохождения дальнейшей службы в рядах РА, ну и, конечно, для залихватских врак сослуживцам на тему « ..а я вот бабу порол по пьяни..».
На проводинах набилось народу: многочисленные друзья, родственники и малознакомые девчонки, утолявшие его жажду отпускной похоти и которых Мишка сейчас пытался пристроить в «хорошие руки», как собачек, которые хозяину стали не нужны, а выкинуть как-то жалко, по друзьям остававшимися на гражданке и бобылями. Перепились все, как водиться, в усмерть…

На перроне утром, его, полупьяного, провожал один отец. Мать не пошла, боясь расплакаться, как когда-то на призывном пункте. Никто из друзей, ещё пару часов назад пьяно клявшиеся, что непременно придут и чтоб без них даже не думал уезжать, так и не появились, как не пришли и в первый его отъезд - в армию. Ехал Михаил в Хабаровск, в поезде предстояло провести скучных четыре с половиной дня.
-Тут покушать мать завернула, - отец перебирал какие-то пакеты, в объемистой спортивной сумке, втолковывая плохо соображающему вояке. - Тут одежда, тут мыльно-рыльное… и это… я тебе тут на опохмел …бутылочку положил… и пивка там, полторушечку.
Холодная, даже по мартовским меркам, погода, с пронизывающим до самых косточек, кусачим, ветром не располагала к долгому прощанию, но предавала маломальскую ясность мыслям, ни в какую не желающим выходить из алкогольного ступора.
- Спасибо, пап.
- Ну что, давай прощаться. Как доберешься сынок, обязательно напиши, слышишь?

- Пап, конечно напишу. Ну, бывай, что ль? Поеду, дослужу…

Крепко, по-мужски обнялись, расцеловались, и Мишка, понукаемый нерусским проводником с характерным грузинским акцентом, забрался в плацкартный вагон поезда, следовавшего маршрутом «Харьков-Владивосток», отыскал своё место, поместил сумку под нижнюю полку и сразу же провалился в тёмные, тягуче-липкие сновидения.

Из забытья его вырвала настойчивая тряска за плечо. Открыв один глаз и со злостью сильно оттолкнув руку, приносящую беспокойство, Миша всем своим видом демонстрировал полное пренебрежение к происходящему и что-то лепетавшему ему человеку. В голове ежесекундно что-то взрывалось, стучало молоточками, и каждый удар сердца запускал волну новых, неприятных болевых ощущений, свойственным Мишкиным отходнякам. Но армяшка или азербан, хрен их «нерусских» разберёт, не унимался, продолжая трясти и с акцентом говорить.
-Руку убери от меня. Что надо? – стал беситься воин от такой настойчивости.
-Брат, брат… тут дед с нами поедыт ты это, уступы иму мэсто внизу, а? Старенький он савсэм, а у ныго верхная полка, а? брат…
Мишка уселся, скукожившись, обхватив руками свое тело, сунув ладони подмышки, хмуро пялился то на хачика, то на деда, то в окно. «Это сколько же, интересно, я проспал-то? Херово - то как…похмелье, блин, сраное!… дед этот, долбанный, ещё» неслось в голове, соображалка работала туго и вся гамма обуреваемых им чувств читалась на его, опухшем от похмельного сна, лице.
-Да какие проблемы, - нарочито бодрым голосом, выйдя из ступора, весело объявил своё решение солдат. – Конечно, дед, сейчас только оклемаюсь малёха. Да ты садись, не маячь, в ногах правды нет.
Перебрался Мишка быстро: за постельное бельё при посадке ещё не расплачивался, вырубился одетым в военную форму, поэтому перестилать нечего не пришлось, а сумку решил не трогать, дед ехал до самого Владика. За время так называемого переезда успел познакомиться с соседями. Армянина звали Ашхен, - «но всэ завут Сашей», дед назвался Петровичем и какой-то молодой человек, лет эдак тридцати или около того, Николай. В вялотекущей беседе с попутчиками Михаил выяснил, что продрых он не меньше семи часов, что подъезжают они к Тайшету, и что спящим он матерился на весь вагон и по сюжету сна видимо с кем-то крепко ругался.

-А не выпить ли нам за знакомство? - не выдержала душа вояки, алчущая специализированного лекарства.- У меня, если что, с собой есть.
-Ну-у-у… - задумчиво протянул Петрович, почесывая своей пятернёй небритую щеку. – В хорошей то компании, отчего не выпить-то?
- А ты, Ашхен, будешь? – Миша уже доставал из сумки отцовскую схронку и нехитрую закуску.
- Канэчно, брат, буду…- согласился армянин и к Мишкиному удивлению тоже достал, из своих загашников, бутылку водки и суетливо стал копошится на столе, убирая в сторону кроссворды и газеты, освобождая место для задуманного приятного времяпрепровождения. Николай пить отказался, он скоро выходил в Нижнеудинске, но с тоской «любителя этого дела» следил за уже первой пропущенной « За знакомство!» и сразу же последовавшей вдогонку «Будем!», стопками.
Ашхен оказался приятным собеседником, и вся первичная Мишкина неприязнь улетучивалась с каждой новой проглоченной порцией водки. Армянин был маленького роста, степенен в движении и в суждениях, он ехал чем-то торговать во Владивосток, чем именно Мишка даже не вникал, было глубоко пофиг. Старик наоборот, был суетлив, болтал без умолку и не впопад, крошил едой на стол и на себя и, захмелев, ещё обильнее начал жестикулировать руками. Он ехал перед смертью повидать сына в Благовещенске, но, глядя на деда, Мише думалось, что видимо не в первый и уж точно не в последний раз дедок катит «повидаться перед смертью».

Незаметно сошел в Нижнеудинске Николай, его место занял молодой парень, самой что ни на есть богатырской наружности. Звали его Илья. Короткостриженый, высокий, под два метра ростом, со здоровой грудной клеткой и огромными ручищами. Одет Илья был в какую-то тёмную затрапезную кофту и бутылочного цвета штаны, из вещей при нем был только черный целлофановый пакет. Он как-то понуро уселся в сторонке, в беседу не влезал, а от предложенного ему стопарика отказался.
- Ну, гляди сам, наше дело предложить…- констатировал сей факт Миша.
- Моё дело отказаться, - незлобливо подхватил Илья.
Вечерело. Люди в поезде потихонечку стали готовиться ко сну. Свет в вагоне сделался приглушённым, горели лишь несколько лампочек в проходе. Компания продолжала застолье, сгрудившись возле столика, переговариваясь в полголоса и травя смешные байки каждый из своей жизни. Илья подсел поближе, вслушиваясь в тихую речь, и тут Ашхен перехватил его взгляд, брошенный на их закуску.
- Ты кюшать хочишь, Илъя.
- Не-а.
- Точна? А то бэри, угащайса.
- Илюха, ты чё? Бери, - подхватил тотчас подпивший Михаил и стал пихать ему в руку бутерброд. – Да бери ты… ешь, не стесняйся.
- Спасибо мужики. А то жрать хочу на самом деле как волк, - стал благодарить Илья, уписывая за обе щеки. - Еду вот к себе в часть с отпуска, ни денег…ни еды…ничего нет.
- О-о-о, я тоже после отпуска, - обрадовался Мишка. – Ты что не пьёшь-то? Давай замахнём! Это надо отметить.
- Не-е, водку не буду.
- Обижаешь, а у нас на такой случай пиво есть.
- Не-е. Давайте не буду, а?
- Как это не будешь? – Мишка уже всучил Илье стакан и чуть ли не силой стал подносить его ко рту Ильи. – Пей, давай. Где служишь?
- Да на Дальнем Востоке, морпех я.
- Ни хера себе! Настоящий морпех? Расскажи, как там у вас? А то про вас такое говорят..
- Да что рассказывать? Нормально, служим. Да, дедовщина у нас суровая, пи-издят за всю мазуту. Не, жить можно. Да ну-у, это я еще не самый здоровый, такие боровы есть, таких как я, пачками, одной левой. Нет, мужики, водку не пьём, когда? Тренировки с утра до вечера. Блин, тяжело конечно…например перед завтраком кросс три кэмэ в броннике, перед обедом тоже три километра, но в двух бронниках, и перед ужином тоже самое, в трех бронниках. Променад называется. Не-е, не каждый день конечно, это как ебанутый наш мичман в наряд по роте заступит… А чё пиво кончилось? Давай, хрен с вами, водку… Да разные бронники есть. И с парашюта прыгал, два раза. – Толи с голодухи, толи действительно, не было особой сноровки, морпех стремительно пьянел.

- В отпуск съездил, так съездил. Приехал, всё чин-чинарём, посидели, выпили с родаками, пошел с девушкой в кафе, все дела… Танцуем с ней, за любовь трындим, планы на вечер строю, ну надо же этим козлам там развойдотится. Я им говорю - «пять минут вам на сборы, потом всем - пизда». Да нет, конечно, на меня кинулись, с ножом – « фак ю, мазафака...». Британцами оказались. Уработал их там. Да их четверо было-то всего. Кафешку правда всю разнесли в щепки. Ну, менты там приехали, чё каво? А я уже разошёлся, пьяный хули, ну и ментам, короче, тоже насувал в грызло. Да хрен его знает зачем? В разнос пошёл. Ну и закрыли меня. А когда узнали, что я военнообязанный, сдали в комендатуру, а те на губу отвезли. Хай подняли – «всё, международный скандал, военный трибунал, в дисбат сядешь, дурень!». Особист, слава Богу нормальный мужик попался. Англы эти тоже с криминальным душком оказались. Особист договорился с папахеном моим, он кафешке убыток возместит, а меня обратно в часть, типа… Весь отпуск просидел, короче. Сегодня вот билет и военник в зубы всучили, на поезд привезли, посадили – скатертью дорога. Через три дня в распалаге, кровь из носу, быть должен. А ехать мне тока четыре дня. Ни дома, не где не был, ёбанаврот, в чём привезли, в том и поехал. Да меня мичман за бушлат прибьет просто, не знаю… А что, водка кончилась?
- Слушай, точно. Всё. – Миша доливал остатки по стопкам.
- Щас купым ищо,.. ик… нормално сидим – Ашхен полез во внутренний карман пиджака за деньгами.
- Не надо, я сам, - Илья решительно поднялся. Его слегка шатало из стороны в сторону. – У проводника стопудов есть, сейчас всё будет.
Илья вернулся минут пятнадцать спустя, какой-то дерганый, но с бутылкой водки и тремя бутылками пива. Все уже были в изрядном подпитии, разговор велся на повышенных тонах с громкими матюгами и взрывами задорного, басовитого хохота. Илья смешно рассказывал о дальневосточных конфликтах с китайцами и теперешней стойкой ненависти к этой нации. Да много ещё чего и грустного, и смешного. На замечания просто не обращали внимания.

В разгар анекдота про танкиста, который рассказывал «балагур» Петрович доступ, итак очень слабого, света загородили четыре плотные коренастые фигуры. Свет загородили грузины или азербаны, хрен их «нерусских» разберёт. Одеты они были одинаково неряшливо в мятые, засаленные формы проводников и криво сидящих на голове, видимо какой-то особый проводницкий шик, фуражках. У одного был разбит нос и наливался над глазом, где бровь, лиловый синяк.
- Этот, Ваха? – спросил одних из них, старший, подбитого.
- Канэчъно…это он, – завизжал неожиданно битый, всё-таки грузин, и ринулся, было в драку на Илью, но сокрушительным богатырским ударом в лицо, с характерным звуком при хорошем попадании «тыцц», был отброшен в проход.
- Чё, бля?.. сейчас поговорим, - буром попер Илюха на них. И схватив за шкварники поволок их в тамбур, не давая вывернутся и уйти в сторону. Всё это напоминало анекдот, в котором вместе с Арнольдом Шварценеггером, едущим в общественном транспорте, выходил на остановке весь автобус, не зависимо от желания пассажиров. Илья снова вернулся с бутылкой водки.
- Да вроде всё уладили, обознался этот чурка. Ашхен извини, пожалуйста. Мижганчик что сидишь, наливай.

Компания, поначалу затихшая и робко поглядывающая на морпеха, через некоторое время набрала свою былую кондицию и предалась веселью пуще прежнего. Миха, будучи уже совсем пьяным, заявил, что не плохо играет на гитаре и если бы гитара была, он спел бы классную песню про моряка. Он стал в проходе и, имитируя движением руки игру на гитаре, лирично запел:

- Из-за пары распущенных кос,
что блистали когда-то своей красотой.
С оборванцем сцепился матрос,
Подстрекаемый шумной толпой…

Илья пьяно пытался подпевать, а правильнее сказать мычать, пытаясь попасть в унисон, совершенно не зная слов, но в угоду душевному порыву певца.
- А я видил…ик…гитару в каком-то вагонэ…ик – промолвил Ашхен. Его окончательно одолела пьяная икота и не задержка дыхания, ни испуг, в виде Ильюхиного кулака под носом с обещанием врезать по шее, не помогало. – В вагон-рэсторан когда ходыл, видил…ик…
- Мижган, ща будет тебе гитара,- заявил Илюха. – Ашхен куда идти, туда или туда, - озадачено остановился в проходе морпех, не зная в какой стороне вагон – ресторан.
- Илюха, я с тобой, пойду, - тут же отреагировал Мишка.
- Да пох…пшли. Знаешь куда?
- Не-а, но найдем. Куда она с поезда денется?
- Кто?
- Гитара.
- М-м-м.
Два уже абсолютно пьяных солдата, покачиваясь в разнобой, и идущих каждый своим каким - то секретным фарватером двинулись по проходу на выход.

Из забытья Мишу опять же вырвала настойчивая тряска за плечо. Приоткрыв один глаз, Мишка тут же был схвачен за грудки и его тело рывком привели в сидячее положение. Протесты и желание дать грубый отпор творящим произвол двум каким-то «чижикам», были пресечены «корочками» оперуполномоченных УВД по транспорту Иркутской области, сунутым всклоченному бузотеру прямо под нос. Сказали одеваться и следовать за ними, пока, слава Богу, без вещей. Михаила привели в вагон-ресторан в котором толпилось человек 30 китайцев, потрёпанного вида, в синяках и ссадинах, а кое-кто даже был перебинтован. Воинственный вид, но не воинственный настрой.
- Дя-дя-дя-дя…эта…эта биль с тем. Он. Он, – заблеяли как овцы, указывая побитыми конечностями в сторону Мишки.

Картина у следствия сложилась такая: до гитары вояки так и не дошли, наткнувшись в пути в одном из вагонов на какой-то конгломерат китайцев следовавших обратно, в Поднебесную. Что там клинануло в голове у морпеха, Мишка не помнил, он вообще мало, что помнил из ночного путешествия, восстанавливая события бурного (как оказалось) вечера по крупицам из обвинительных фраз брошенных в его сторону, но Илья начал учить китайцев уму-разуму, в тамбуре этого вагона, группами по 4-5 человек. Увещевание самого Мижгана, что-де это гиблое дело и ну его нах, было встречено бравурным замечанием Ильи:
- Мижган, ёбана…ИДИ ЗА МНОЙ И НЕ ССЫ НИКОГДА!!!

Китайцы в начале устроили какое-то подобие отпора с элементами восточного кунг-фу, или что там у них, но были уведомлены морпехом, если это безобразие с их стороны не прекратится он и их женщин, ехавших в этом конгломерате победит и сделает это грубо. Так локальное сражение было выиграно.
После безоговорочной победы Ильюхе захотелось женского тела, и в оборот была взята одна из проводниц. Сейчас, эта, мягко говоря, не очень красивая женщина, утверждала, что её изнасиловали, но Мишка помнил, как она выдала ему две бутылки пива и сигареты сказав, по хохляцки жеманечея: – цэ нэ жди его, голуба, иди почивать, хлопец тильке ни скорэ освобудиться.

Илья сошел с поезда на какой-то глухой станции, то ли перед Иркутском, то ли после него. На все уговоры Мишки не дурить, морпех пьяно улыбаясь сказал:
-Мижган, ёбана…я один чёрт не успеваю к сроку в часть. За меня не переживай, я самолётом полечу…главное – НЕ ССЫ НИКОГДА! – он вскинул кулак к верху в приветственном жесте. – Пока… - и ушёл в темноту.

-М-да. – грустно констатировал дознаватель, - что мы имеем. Избитые проводники, битые китайцы, изнасилованная женщина, это под вопросом, и разбитое в тамбуре стекло. Как зовут, никто не помнит, толи Илья, толи Иван или Игорь. Толи десантник, толи пограничник… Где зашел, где слез никто не знает…дела-а-а. Добавить есть что в протокол?
- Конечно, есть,– Миша закатил глаза, собираясь с мыслями, и выпалил – пишите… Красная армия всех сильней!!!

Оперуполномоченные сошли на станции «Байкал-2» унося с собой в качестве вещьдока черный целлофановый пакет, с которым появился морпех. В пакете лежала черная вязаная шапочка, в простонародье именуемая – гондончик.