Сидор Карлович Умнов работал на радиозаводе настройщиком аппаратуры. Сидора соратники наградили прозвищем Триггер, потому что, как и у этого замечательного элемента, у Умнова было два рабочих состояния. Сидор Карлович или был пьян в канифоль, или страдал с похмелья. Причём страдать он начинал только от одного предчувствия предстоящих страданий, и чтобы отогнать от себя тяжёлые мысли, упивался до стадии отсутствия этих самых мыслей. Но при этом Сидор был исключительно культурным мужчиной. Когда он подносил к губам стакан с мутным самогоном, непременно гламурно отклячивал мизинец с нечищеным и нестриженым ногтем. Если же его пробивало на рыгнуть за столом или пёрнуть в автобусе, непременно извинялся.

Но главной головной болью Умнова было состояние его любимого подъезда, в котором он родился и вырос. На некоторых стенках ещё виднелись картинки, намалёванные его детской рукой. Всё дело в том, что соседи его были натуральным быдлом. Мусорили, плевали, харкали и сморкались на ступеньки, по которым Сидор шёл домой и на работу. Вот и сегодня на лестничном пролёте между первым и вторым этажами Умнов обнаружил халяву в виде свежайшей сопли. Она, свесившись со ступеньки и перламутрово переливаясь, как бы всем своим видом говорила: «Извини, мужик. Самой стыдно. Будь моя воля, убежала бы. Но не могу».

– Совсем, бляди, стыд потеряли! Срут под себя! Никакого сладу с ними нету! – привычно повозмущался Сидор.

– Вы так думаете? – спросил Сидора какой-то мужик, которого секунду назад тут не было. За это Умнов ручался.

– А что тут думать? Это невооружённым глазом видно! Бляди, свиньи и сруны! Кстати, дай закурить, – нимало не смущаясь, что видит мужика впервые, потребовал Умнов. И как всякий культурный человек, добавил: – Пожалуйста.

– Нет проблем. – перед Умновым появился портсигар из чистого золота, на крышке которого сверкнул голубым и белым бриллиантовый треугольник. Будь Сидор поначитаннее, он бы подумал, что портсигар нереально большой и сделан из червонного золота, а также вспомнил бы, что не стоит разговаривать с неизвестными. А мужик продолжал: – Одна беда: я не знаю, что сейчас курят, поэтому ношу по привычке папиросы «Наша марка».

– Похуй и спасибо, – заявил Умнов, привычно, одним движением хватая сразу три папиросы, две из которых он заправил по одной за каждое ухо, а третью с удовольствием закурил.

– Так вы говорите: свиньи? – как будто между делом поинтересовался незнакомец, уставясь на Сидора разноцветными глазами. Один был каким-то золотистым и светился изнутри, а во втором расположилась сосущая мозг тьма.

«Ой, бля!» – подумал Умнов, а вслух сказал:

– А то кто? Только свиньи срут под себя. Или так. Идёт Ирка со второго этажа, пизда с ушами…

– Простите, но, по-моему, пизда – это половой орган? – перебил Умнова незнакомец.

– Ты иностранец, что ли? – удивился Сидор и, увидев, как мужик согласно кивает головой, продолжил: – Оно и видно, что иностранец. Знаешь, чем пизда отличается от половых органов? Половые органы – это что-то прекрасное, влажное и манящее. А пизда – это хозяйка половых органов. Так вот, идёт Ирка-пизда по улице. Ручка на отлёте, головка слегка опущена, глазки, ротик нарисованы! Под мини-юбкой над полутораметровыми ногами не жопа, а два арбуза, как в авоське, переваливаются! Картинка, а не девка! Но заходит она в подъезд, оглядывается, убеждается, что её никто не видит, и как дунет из обеих форсунок по сопле! И снова ручка на отлёт, булки шевелятся. Тьфу!

– Так сказали бы ей, может, вняла бы?

– Говорил, как не говорить? Только в ответ услышал такое, что сам покраснел.

– И как, вы думаете, можно их воспитать? – не унимался незнакомец.

– Кувалдой! – сказал, как отрезал, Умнов.

– А если не так радикально? Вот представьте себе, что вы можете придумать нечто совершенно фантастическое, и оно исполнится.

– А чего тут думать? Я давно уже придумал. Вот смотри: идёт Ирка-пизда. Сморкается, сопля падает на пол, а потом - хуяк! - влетает ей в рот. Ирка её глотает, и больше - блядь такая! - сморкаться не станет.

– Оригинально! Нет, правда, ужас как хорошо! – Незнакомец аж в ладоши захлопал от восторга. – А если это ребёнок?

– Хуйня! Пусть с малолетства привыкает к культуре.

– Ну, а если это будете вы?

– Этого не может быть! Я никогда так не поступлю.

– Тогда будь по-вашему! Мне даже самому интересно, что из этого выйдет. До свидания, – сказал мужик и… исчез.

– Эй! Ты где? – спросил у пустоты Умнов. Ответом ему была тишина. Сидор не удивился. Он иногда разговаривал сам с собой. Хотя, что греха таить? Часто разговаривал. Было приятно поговорить с умным и культурным человеком. Но такое случалось с ним только после литра или даже полутора. А сейчас в его голове плескалось от силы двести грамм. Ну да ладно. Всё когда-то случается в первый раз. Значит, время пришло говорить с собой любимым по-трезвому.

А потом начались чудеса. Первые три дня из подъезда доносились маты и утробные звуки. Пизда-Ирка со второго этажа пару раз выскакивала с красными глазами и тяжёлым дыханием. Некоторые мужики ходили с сожжёнными окурками языками. А потом стало чисто. Уборщица заходила и пожимала плечами в полном недоумении. Делать ей было абсолютно нечего. Подъезду присвоили звание ниибатцо культурного, и в качестве премии сделали косметический ремонт. Первый на памяти Умнова. Он был горд собой. Несколько раз порывался рассказать, что это его заслуга. Но поверили ему только однажды. После этого Умнов появился на людях с разбитой мордой и заплывшим глазом. А потом на подоконниках обнаружились цветы, которые бабки, затрахавшиеся поливать их дома, выставили для совместного ухода. Всё было «ужас как хорошо»!

Но эта история имела продолжение.

Был праздник. Какой? Разве есть разница? Умнов, пьяный и в благодушном настроении, возвращался домой. На душе его пели соловьи, и Сидор, как мог, подпевал соловьям. Наверное, это всё-таки было летом, потому что зимой сопли мёрзнут. А тут они оттаяли. И одна из оттаявших засвербила в носу. Сидор сделал резкий вдох и чихнул. Вместе с воздухом из носа вылетела и с жирным чавкающим звуком упала на ступеньки здоровенная сопля.

– Ай-яй-яй! Как нехорошо! – подумал Сидор и решил растереть её ногой. Не тут-то было! Оторвавшись от лестницы и обогнув в полёте порядком изношенный ботинок Умнова, она влетела ему в рот и скользнула в пищевод. Сидор вытаращил глаза, прислушиваясь к собственным ощущениям. А ощущения… как бы это поосторожнее выразиться?.. были далеко не идеальные. Желудок, в который сегодня Умнов закладывал только элитные напитки и закуски (как-то: брага на томатной пасте от бабки Лукерьи, самогон из браги на зелёном горошке от деда Силантия и бочковые огурцы засолки конца прошлого века неизвестного производителя), стал возражать и исторг всё выпитое и съеденное на бетон лестницы.

– Ахуеть! – только и смог сказать Сидор, примерно представляя, что будет дальше. Предчувствия его не обманули. Вся эта блевотина, теперь уже слегка подостывшая и смешавшаяся с подъездной пылью, подскочила и метнулась снова в Сидора. Желудок его снова стал возражать….

Через двадцать минут борьбы со своей утробой Сидор смекнул, что проклятие не распространяется на улицу, и побежал из подъезда. На том месте, где в течение последнего времени Умнов гонял выпивку и закусь по большому кругу, пыли почти не осталось. А теперь Сидор вновь превратился в биологический пылесос, отметив попутно, что грязь на входе более яркая по вкусовым ощущениям.

Последний раз Умнову удалось обмануть его собственную блевотину. Сидор Карлович захлопнул дверь в подъезд как раз тогда, когда она собиралась оторваться от пола и снова влететь ему в рот. Уставший Сидор стоял, навалившись на входную дверь. «Пиздец какой! Рассказать кому – не поверят! Стоит взрослый мужик и не пускает на улицу из подъезда собственную блевань!» – думал Умнов, с тоской взирая на приближающуюся к нему глухую и полуслепую бабку Апполинарьевну, которая, по её словам, видела Ленина. Она подошла и открыла дверь в подъезд, слабой старушечьей рукой легко сдвинув Умнова в сторону. Блевотина вылетела со скоростью хорошего самолёта, заскочила в желудок Сидора и, не задержавшись там ни на секунду, покинула несчастную утробу Умнова. Теперь уже точно в последний раз.

Протрезвевший, на трясущихся ногах вошёл Умнов в свой подъезд. «Это пиздец!» – подумал он. Но это не был пиздец. Это его ждал тот мужик. Незнакомец так хохотал, что из глаз его текли слёзы.

– Я никогда так не веселился! Спасибо вам огромное! За это я могу вас наградить. Если хотите, я сниму ваше проклятье с вашего подъезда. Ну, зачем вам так мучаться? – сказал, икая от смеха, незнакомец.

– Дайте мне три дня на размышления, – попросил Сидор и улетел к себе, так как почувствовал, что теперь взбунтовался кишечник. Что будет, если что-то упадёт на ступеньки, вывалившись из отверстия в теле Умнова сантиметров на двадцать ниже поясницы? Ему об этом даже думать не хотелось.

И теперь размышляет бедный Сидор Карлович Умнов, что же лучше? Чистота и порядок в подъезде или спокойное посещение своего дома в любое время и в любом состоянии? А может, выходить в подъезд, высморкавшись, и на пустой желудок? Но на то и ум умному человеку, чтобы размышлять.

А вы ему не поможете?